<<---------Улицы.
Чувствуя это шоколадный запах. Йер, наверное, задохнулась бы, если у вампиров была бы потребность дышать. Не слишком понимая, что же все таки делает Аро, она просто решила довериться. Улыбаясь краем рта да ловя искорки в его глазах. Снова утонув в них, как и много лет назад. Тогда звезды светили немного иначе - вот что странно.
"Аро, черт тебя дери, что же тебе нужно?" Любуясь этой идеальной скульптурой, Йерке была уверена - она смогла бы еще лет десять а то и сто вот так стоять, смотря на Владыку Вольтерры, на Владыку вампиров, на ее Владыку. И точно также улыбаться одним краешком рта. Но Вольтури явно чего-то ждал. Пока тебе вконец не надоело мучиться догадками, что же угодно ныне господину, и ты не подошла, уже открыто улыбаясь, широко и прелестно, к тому и не взяла тонкими пальцами, неизменно холодными даже по мерке вампиров, узкую ладонь Аро. Пока вдруг не решила попробовать еще раз применить свой дар - ради интереса. А может, чтобы хоть что-то начать делать. Да хоть пойти сражаться с ветреными мельницами. Ведь с Йел вполне сталось бы. Почему бы, в сущности нет? Вдруг прав был датский принц, разрушая привычный мир, погрязший в пыли и разврате? Вдруг был прав и тот до боли смешной рыцарь с фанерным шлемом? Неужели все их деяния не принесли-таки ни капельки добра в жизнь остальных? И даже с желанием Сталкера да смертью, по сути, невинного Артура, ничего не смогла сделать Зона? Разве так не выполнимо это желание, которое я всякий раз упорно твержу, увидев падающую звезду на августовском небосклоне... Счастье всем. Даром. И чтоб никто не ушел обиженный...
Ощущая в мыслях присутствие Аро. "Подумать только, как больно..." Сидя на карнизах именно двадцать первых этажей, ловить мыльные пузыри с золотыми рыбками, чьими - то фантазиями и прочим хламом. Белые крыши домов после дождя и миллионы пестрых зонтиков на улицах. Вместо снега, сегодня опять дождь. И завтра будет все тот же дождь. Все также, вместо снега. Больше не слышно шума заиндевевшего города, утром, на крышах за окнами, больше нет ничего... стоящего. Только по привычке вытягивая руки вперед, пытаемся поймать белые, кружащиеся снежинки, которых нет. Когда на ладони к нам падают листья. Лужи отражают небо. Но совсем не так, как оно отражается в твоих глазах.
Поезда до солнца, идущие только в один конец. Мерное покачивание вагона и монотонный, ритмичный стук колес. А чей - то уже приевшийся до тошноты голос объявляет вновь: Конечная станция ... Просьба освободить вагоны, поезд следует в депо. Депо - это другая солнечная система. Галактика нашего Млечного пути, всего лишь очередная синяя ветка Московского метрополитена. Дальше - Андромеда, где мы - лишь составляющие части чего - то большего, называемого эволюцией. Наблюдая сквозь грязные стекла следить, как проносятся мимо огни города, живущего этой ночью. К утру туман уже рассеится и останется едва заметная дымка, с привкусом табака и ванили. Когда - то мы обещали, что уйдем, пока небо спит. Зима, растекающаяся пряным теплом в венах, сказки, бегущие по фонарям. Бывает, они словно мотыльки слетаясь на тусклый свет фонарей, толкаясь, и с каким - то непрерывно шуршаще - тихим шумом пытаются выхватить друг у друга из рук маленькие снежинки.

Отредактировано Jerrataeh Volturi (03-10-2009 18:06:58)

Поезда до солнца... Да, это оно там палит своим жутким светом, ослепляя маленькие искорки мечтаний, повисшие в застывшем воздухе. До поры. Слепота помогает там, где предает дальновидность, не так ли? И именно поэтому те искорки, переливаясь и лучась, поплывут подальше. И, о боже, неужели испугавшись той темной глубины глаз Йер? Становясь все темнее, они впивались в глаза Аро, но было ясно, что уже не видели их, как бывает, когда очень задумаешься и лишь по привычке смотришь в ту же точку. На острые плечи одним движением опустится плащ, чуть танцуя под ритм завихров обжигающего воздуха. Пряча от солнца. По пространству вокруг пробежит ветерок - он вернулся-таки еще поиграть со мной. И девчонка не сможет отказать тому в улыбке, когда он будет, набирая постепенно силу, кружить вокруг и петь в развалинах. Я охотно присоединилась бы к нему. Хоть кто-то напомнил бы мне о Государыне.
Условные рефлексы действуют не хуже хлыста. И поэтому, когда прозвучит голос Владыки, резко (даже слишком, на мой вкус) выдернувший Йел в реальность, та застынет струной в ожидании распоряжений. Да боль в сумбурных мыслях отпустит чересчур неожиданно. И зрачки чуть расширятся, будто после дозы морфия.
В ответ на слова лишь ухмылка - Йерке так и не смогла ее сдержать - да взлетевшие в удивлении брови.
-Мне вовсе не одиноко здесь, кто Вам сказал? Удивление абсолютно неподдельное. Ведь Аккара была действительно обескуражена столь нелепым вопросом. "Одиноко? Мне? Тем более сейчас, когда Госпожа входит в силу. Танцуя в хороводе с листьями, а дальше, двумя-тремя месяцами позже, ловить в ладони резные снежинки. Целуя дождь и играя с веселым ветром. А по ночам слушать истории и сказки, которые нашептывают звезды, только вернувшиеся с Начала Мира, от Моря. Они будут петь мне о бликах на воде, наполняя холодные тонкие черты лица солнечными зайчиками. Они расскажут о небе и о птицах, да о том еще, как будет здорово, когда я прилечу к ним под большим серым крылом и ветер будет шелестеть перьями, и зарываться глубоко в легкие. Чтоб было больно так, что это отрезвит на несколько лет вперед... одиноко? Кому-кому, а мне я уж точно не могу чувствовать себя одной."
Рассматривая ладонь и линии на ней. Глупые люди считают, что по этим линиям можно рассчитать срок оставшейся жизни. А потом их сбивают трамваи пачками на Патриарших. А я думаю, что это просто узор, который однажды нарисовал на снегу маленький ребенок. Он пел песенку и улыбался своим мыслям да мечтам. А я смотрела из-за стекла за его художествами. Я тоже улыбалась. И даже, кажется, тихонько ему подпевала: я знала и мелодию, и слова. Мне пели эту песню однажды звезды. Вот только последний куплет я придумала сама. В осенний вечер, когда день уже закончился, а ночь еще не начиналась. То было странное время. То были Сумерки.

Распахнув глаза, казалось, на всю ширину неба. Тонкие губы ласкали кожу шеи. Да шептали слова на непонятном языке. С какого-то момента я просто перестала понимать звуки, красивые выражения да слова любви. Я ненавидела эти дурацкие преукрасы. Когда актеры на сцене говорят "я люблю тебя!" то слишком громко, то с дурацким придыханием. И ни один зритель не верит, даже во-он тот, на самом заднем ряду, которому и вовсе наплевать на все это. Слишком фальшиво. И в этот раз. Да, сейчас он, красавец-Аро, целует ее, и его руки сковывают в объятиях хрупкие плечи. А дальше? "Беги девочка, иди, куда захочешь, люби, кого замыслишь." А если повезет, он даже, может, скажет бархатным полушепотом с серебристым привкусом от пыли со старого клинка "прости". Вот только это тоже значит "прощай"... "Одиноко ли мне? Еще секунду назад я отвечала "нет". И не отреклась бы от этих слов под страхом смертной казни, да что там, под страхом быть немедленно переправленной в Ад. Я уверена, Аро бы смог сделать для меня и это... А вот теперь? Что говорить после такого? Завравшись, возвратиться к осеннему дождю? Чтоб на губах были капли воды, перемешанной с героином. А в руке бокал с вином да тертом алмазом."
Стоять, когда землю выбивают из-под ног, жестоким ударом окровавленным клинком. Каково? И все-таки Йер не посмеет гордо передернуть плечами, да задрав непокорно голову, королевской поступью уйти. Под град стрел, в ад мучений. А потом бежать. Долго. Все вперед и вперед. Наверное, она там и нашла бы этот свой Конец Мира. Если бы успела...
В глазах блестят слезы - их так и не сумело осушить солнце, так ловко иссушающее дерзкие горные потоки, играющие бликами да поющие вольные песни. И зубы стиснуты. "Дура-судьба. Ч-черт... Служить двум господам. Честным Горацио быть при дворе, когда "что-то подгнило в Датском королевстве". (Быть честным - быть одним из десяти тысяч.) Любить свою же собственную смерть... Как глупо."
Застыв где-то в глубине пропавшего города. В этом что-то было. На залитой солнцем площадке под своим проливным дождем...
"Слышишь? Где-то далеко колокола. Значит там свадьба. Или похороны. Я часто слышу эти колокола... А впрочем, можешь не прислушиваться: не услышишь. Кажется, я сама их придумала."
-Не хватает свободы? - И Йел даже развернется к Владыке, гордо подняв подбородок и развернув острые плечи, взгляд почтительно-дерзкий. И на губах бешеная улыбка, открывающая безапелляционно сверкающие клыки. - А Вы действительно полагаете, что у меня может быть хоть какая-то свобода, господин Аро?
Ухмылка растягивает потрескавшиеся губы и придает блеск глазам.
"Что является аксиомой моей жизни? Чем должна закончиться моя жизнь?... моя смерть? Чем закончится существование звезд и вечности? В чем смысл... Зная, что такое жизнь и этот мир, я смотрела на небо. Я говорила проповеди цветкам сакуры. Пела песни дождя... Видеть жизнь в каждом дне и луче солнца, в каждом шорохе снегов и звоне металла. Видеть жизнь в каждом вздохе... я хочу дышать..... я дышу...
Последняя строчка стиха самая трудная. Она должна выражать конец и итог, но у меня всегда получается обрыв. Обрыв, в который я однажды смогу упасть, всего лишь привлеченная лепестками японской вишни. Все они совершенство...
Ветер, царапающий щеки, и тонкая линия облаков, словно шрам неба, оставшийся от пролетевшего самолета. Самолета, которого нет. Его нет здесь, но это совсем не значит, что его не будет в incommensurable, по сравнению с нашим, not_here. Тот самолет, как говорят, долетевший до звезд. Как интерпритация идеальной иррациональности, его белое крыло, блеснувшее в последних секундах угасающего света какой - то там погибшей звезды, до сих пор еще продолжающей сиять на нашем небосводе, раскинувшим ветер над планетой Земля.
Когда ты вновь становишься на этот край, сердце останавливается. Мертвое его дыхание мне всегда чем - то напоминало один маленький, но очень счастливый мир. Он был сине - прозрачной рекой, уводящей в никуда. Заметь, уводящей, но никогда не уходящей туда. Как думаешь, что получится, когда я умру? В золотых колосьях пшеницы вновь проснутся уже другие мечты, что медленно поднимая голову, будут раскрывать синие глаза, взгляды в которые будут разбиваться на очертаниях виселиц.
Холодно. Почти чудно. Я опять вернулась кода-то..."

Отредактировано Jerrataeh Volturi (03-10-2009 18:04:14)

Их было только двое здесь - измеряющих время звучанием. Ведь их появление весьма не случайно, не правда ли?
Йел не смогла сдержать смешка - у нее снова изменилось настроение - нахально заявив:
- Вы неправильно полагаете, господин.
Солнце то и дело нервно мигало, как яркий прожектор на рок-концерте, когда очередное наглое облако смело его закрыть. Казалось, что, проплывая, оно специально притормаживало на дневном светиле и улыбалось, растягивая до краев довольно губы, как чеширский кот.  И приглушенно мурлыкало от наслаждения, досаждая солнцу. И на лице Хайте тоже возникла, вроде даже из неоткуда, непонятная улыбка. Когда длинный плащ шуршал по старой булыжниковой мостовой. "Эти камни, наверняка, помнят следы той многомиллионной толпы, что прошла здесь в такой же точно солнечный день. Вот этот булыжник, видишь, тот, который так тепло примят под гнетом воздуха, он помнит отпечаток крохотной ножки маленькой девочки. С двумя бантиками. С красивыми глазами. Цвета дождя."
Переклички миров. Они смеются. Смеются над снами и над реальностями, которых в сущности осталось слишком много. Но нет, они не смеются над нами. Им уже давно наплевать на слишком быстро сменяющиеся каким - то одурелым забвением, чужие жизни. Вот только мысли... Знаешь, они, наверное, все таки остаются после нас. То наследство, что единственно ценно. Нет, не те золотые побрякушки, принятые за меру богатства, и не жалкие квадратные метры земли. Ведь на самом деле она не наша. Мы просто решили однажды считать ее своей, не задумываясь. Над тем, что однажды может придти настоящий хозяин и потребовать арендную плату лет, этак, за 3 миллиона, с того самого дня, как человек ступил на не_свою_собственность.
Глаза игриво смотрят в молочную алость глаз Вольтури. Они, казалось, смеются. И в первый раз за все много-много лет, что Йерке служила у Аро, ее тонкие холодные пальцы осмелятся тронуть его рубашку, обжигающе-лиловую, что смогла бы оставить на кончике языка привкус ванили и крови.
-Сделка? - она тихонько облизала обветренные губы - В таком случае, что требуется от меня?
Взгляд уж слишком прямой, походивший на проигрыш к оратории, посвященной трагедии всех ветров на свете. Оставляющих лишь свои песни в качестве платы за пролет над чьей-нибудь территорией.
"Новые звуки. Слышите? Оставляя легкое покалывание на пальцах, пробегают выше. Музыка проводов большого города, утопающего ночью в бесконечном свете пестрых витрин и фонарей, гирлянд на деревьях, светофоров и всюду мигающих надписей. Музыка крови, бьющейся о стенки артерий и вен. Шаги лета неизбежно циничны. Вычеркивая шуршание листьев на мостовой, звуки трескающегося льда и скрип только что выпавшего снега под ногами. Тени не падают. Так низко падать дано лишь нам.
Калейдоскоп, словно вселенная, и полностью наоборот. Квантовая механика, как сон. Долгий, очень долгий сон. Наверное длиннее чем сама жизнь. Охватывающие пространство щупальца физики, образовавшие сферу, посреди пустоты и темных границ какой - то планеты. Неважно какой. Сеть запутавшихся друг в друге орбиталей электронов, потерявших полюса. Ковалентная связь уже далеко перейдет за донорно - акцепторный механизм. Дальше - эволюция. "

Воздух здесь кругом такой холодный и влажный. Значит где - то наверху дождь. Он скоро вернется, чтобы вновь поговорить со мной о синих глазах этого города, тяжело вздохнуть и закрыв глаза, шепнуть еще что - то о том, как он меня любит, и как злится на это Осень. Его касание, едва ощутимое на коже, немного теплое, нежное и прощальное, скоро вновь исчезает вместе с ним самим. Когда я открываю глаза, впереди все тот же город, те же провода над головой, тот же ветер.
Он целует мои ресницы, теплым дыханием одавая лицо, а я чуть - чуть жмурюсь, наблюдая как белые облака, быстро плывут по небу. " Осень злится...Правда? Да какое ей дело..." Про себя думаю я, пока Дождь меня обнимает, заплетая длинные пряди в косы. Потом нам вновь придется расстаться друг с другом, но он скоро вернется. Холодным, проливным, теплым, наперекор осени, чьей прислугой он обязан быть.
Прикосновения Аро были очень похожими: тоже теплые, нежные и вскоре обещающие стать прощальными. И Йел даже улыбнется этой дурацкой мысли хотя бы просто поблагодарив ее за то, что она имела место быть в этом сумбурном водовороте непонятных картинок, носящее отчего-то название "мозг". Если бы Аро был человеком, Йерке бы, без сомнений, услышала биение сердца. То ли дело, что Владыка уже давным-давно не пользовался этой. что и говорить, оказавшейся ненужной мышцой. Зато чувствовалась теплота, пробегавшая хрупкими искорками по телу. Его? Ее?
Смотря на Вольтури порой просто для того, чтобы поверить. В его существование и в существование ладони, сжимающей твою. В существование поддерживающей тебя за талию руки.
-Я... - ее взгляд несколько лихорадочно кидается по глазам Владыки - Я согласна
Угол обзора сузился до нескольких рваных полос на сером небе, они расплывались в глазах девушки, и она уже думала, что это ее раны, она даже не заметила далекие горы...
Мне кажется, что все это уже было и еще будет, что звено, вырванное из цепи, замкнулось ледяной гранью... она скользит под ногами, по ней сложно бежать, ее невозможно понять и легко почувствовать. Иногда она раскрывается, и я вижу тебя, отгороженную узорчатой решеткой.
Золотые колосья ржи путаются в волосах, и все, что есть еще, - зеркальная асфальтовая дорога неба. Там зыбко существует наше с Аро отражение...я вижу его, когда смотрю вниз, на наши небеса. Парадокс. Я вглядываюсь в свои глаза и растворяюсь... Наверное, это не я, наверное, это кто-то просто смотрит вниз и верит, что я его отражение. Чья вера сильнее - тот и остается единственным настоящим... Среди этих мыслей что-то кажется очень важным, что я хотела сказать тебе, слова рвутся бессмысленным потоком и , ударяясь об острые стрелки старинных часов, стоящих на вершине холма, рассыпаются пылью цвета мокрого асфальта... Кто-то, глядя мне в глаза из этой пыли, отчаянно просит: "Расскажи мне сказку про темную дорогу в лужах и буграх, про отраженную истину и про то, о чем тебе каждый вечер поют небеса..", а я не могу ничего произнести, ослепленная золотым светом колосьев и выдавливаю из себя полувопрошающее: "После..."
Я обдумываю еще раз все, что помню... я кажусь себе сумасшедшей, отвечая своему же отражению, наверное оно тоже думает, что сходит с ума, задавая мне вопросы. Но мы же не можем говорить только с бессловесными. То же с Аро... мне нужно, впрочем, сказать ему что-нибудь. Он молчит. И ни звука.
Да, это дождь... А может, этот вампир, стоящий рядом, и является тем Дождем, приходившим ко мне и шептавшим слова любви... тогда... Дождю холодно... во мне не осталось ни капли льда. только холод. и таять нечему.
Глухой вдох - его совершенно не обязательно было делать, но Йер иногда чертовски приятно вздыхать. Ей нравится ощущать в себе блуждающий воздух, бодрящий и отрезвляющий изнутри. - И она на всякий случай вдохнет еще раз, хотя, как оказалось, все равно бессмысленно - фраза прозвучит неуверенно и глупо, совсем не так, как Хайте надеялась:
-С каких это пор ты засоряешь свою речь такими красивыми фразами в мой адрес?

Отредактировано Jerrataeh Volturi (04-10-2009 17:55:03)

Улыбка. В ней играли ярко - белые блики зинитного солнца. Они были похожи на белые клочки бумаги. Также кружились. Также вспархивали от легкого дуновения. Точно также напоминали снежинки. У Йер было очень много таких клочков. Разбросанные по комнате, они часто вдруг начинали кружиться от ветра, ворвавшегося сквозь незапираемое окно. И тогда та воображала, что это снег, и кружилась под этим сумасшедшим хороводом... Когда Хайте было грустно она рвала всю бумагу, которую находила. Бумажечки присоединялись к общему танцу, и Йел начинала смеяться, пытаясь отличить старых от новых. Кружась с воздетыми к потолку (а может, к небу?) руками, да распахивая мечтательные глаза, смеялась, так легко и беспечно, как могут смеяться только дети. И ее саму жутко забавляла эта ее способность быть ребенком. Хотя бы потому, что дети никогда не врут. И еще потому, что они много улыбаются и вообще слишком уж часто в пасмурную погоду радуются солнцу.
Хайте не ответит, лишь опуская большие глаза. Ведь Аро прекрасно знает, отчего она решилась ему дерзить, пусть ничего из этой попытки и не вышло. Странно, но даже холодный ветер не смог тут помочь, а ведь он всегда выручал. Наверное, ему чертовски смешно от моих тщетных попыток взять себя в руки. С него ведь вполне станется сидеть на карнизе двадцать первого этажа и смотреть на развивающуюся картинку, давясь от приступов неуемного смеха. Напрасно старается, в этот момент девчонке было глубоко плевать на его мнение.
"Топот маленьких ножек по раскаленному асфальту. Слышите? Так бегут мои мечты вперемешку с сомненьями. Пробегая по пыльным уголкам разрухи, они чуть подпрыгивают от переполняющей их энергией. Они бегут очень быстро, рука в руку. И тихо шепчутся на ходу, как первоклассники на уроке физкультуры, не в силах сдерживать эмоции, желая скорее поделиться с кем то еще этой неукротимой и беспочвенной радостью. Чтобы в мире стало на улыбку больше."
Во взгляде лучистыми ниточками сквозит смущение. И Йерке даже чуть отодвинется от Аро, не желая, чтоб он читал ее мысли.
-Я... пока еще не придумала... - голос все равно выдаст Йел с головой. Хотя впрочем, когда это кому бы то ни было посчастливилось лгать Владыке? А потому она, видимо, внутренне наплевав на все предрассудки да осторожности, вновь сделает маленький шажок, что максимально приблизит ее к Вольтури.
Терпкий запах шоколада щекочет все внутренности, полностью заполняя мысли. Он оставит на краешке души лиловатый привкус сладости. И даже запоздалые дождевые тучи останутся без какого бы то ни было внимания. Пусть дождь сколько угодно поет над просторами неба. Когда-нибудь Йер извинится, наверное. Но уж точно не сейчас.

Губы. Тонкие, гладкие. Они гораздо теплее, чем твои. По крайней мере, Хайте так казалось. И, отвечая на поцелуй, она, наверное, улыбнулась бы...
"Помнишь, горячий поток небесного света, спускавшийся по вечерам, нарушавший привычную конституцию жизни и непрописанные законы времени. Помнишь, стрелки часов становившиеся со временем стрелами, отравленными ядом вечности и безысходности...Ты же знаешь это? помнишь все?...Ты поймешь даже, если я промолчу, ты заметишь колебания бликов в глазах, во взгляде, направленном впервые не сквозь, не мимо... Все жили летом. Выходя только к вечеру на улицу с притворными улыбками, искрящимися кровью... я видела это... В битом стекле, серых мостовых, прозрачных окнах, колоколах. Сонный город, который кажется живым сквозь цветные витражи готических соборов Франции. Оплетенный серебристой нитью Зимы, так хорошо маскирующейся под слишком жаркое лето, он дремлет, без надежды проснуться."
Ее ресницы чуть вздрогнули, а Йел, тяжело хватая воздух, словно после долгого бега, на секунды замолчала, вся дрожа. Она боялась. Чувствуя, как Они, прячась в собственных тенях, терпеливо ждут. Ждут, ее сбиваюшегося дыхания.
Но поднимая взгляд на вампира, стоявшего так близко к Йерке, что блики в его глазах порой превращались в солнечные зайчики, играющие на ее лице, видя ту глубину и отражающееся фиолетовое небо, все же девушка найдет в себе сила отстраниться. " поймешь.... что , наверное, в этом заключалась наша с тобой самая большая бесконечность. Зная, что когда-нибудь мы с тобой посмотрим вниз, под ноги, и увидим небо, а вверху будет шуметь звоном церковных колоколов море. Аро, ты сможешь поверить? В то, что мы с тобой разделяем их. Мы - грань. Но когда-нибудь мы улыбнемся и уйдем. В одну и ту же сторону. По направлению к небу и морю, что так радостно искрится сказками и белым - белым снегом."
Окончательно перепутав мысли с реальностью, застынешь. И холодным тонким пальцам, как у пианистки, так странно ощущать чье-то тело, разделенное с ними всего лишь какими-то миллиметрами дорогой фиалковой ткани. Без сомнений прекраснейшее из тех, что когда-либо видела Йер. Крепко прижавшись к сильной широкой груди, чувствовать аромат, который, наверное, свел бы с ума девчонку, но видать, уже не куда.
-Как совместить свободу с нашими желаниями? Чуть усмехнувшись, негромко сказала Аккара, подняв глаза в небо, что раскинув свои мощные крылья, отпускало свободный ветер. Она даже не стала удивляться, как легко снова назвала повелителя, стоящего рядом с тобой на "ты". Это казалось слишком естественным чтобы доказывать еще и эту теорему.
Совсем не понятно, что тогда будет. Ведь там так же, как и везде. Нигде, в одной только точке, дважды неправильно взятой, в качестве материальной. Точке, здесь не существующей, живущей, в один глубокий вдох, и где - то умирающей. Ценящей. Серую автостраду, ведущую в глубь и вверх. Горы. Там - горы, их ветер и материя, их слагающая. Нет, нечто иное. В стекле, тумане, холодных взглядах и шуме большого города у моря. Океана, снега, белых стен, иссиня - черных ворон, с блестящими черными глазами, беспрестрастно за кем - то наблюдающими. Высокие ворота, шпили башен, изогнутость, криволинейность движений, снег. Гулкие удары старых часов, вот - вот заканчивающих свое существование во времени. Когда - то, несущих время. Мимо. Мимо собственных шагов, все чаще, параллельных шпал и пожелтевших листьев. Их шуршание в закоулках домов, в пустых комнатах, с белыми листами бумаги и серыми стенами, немного шероховатыми и холодными. С раскрытыми окнами, без рам, и проводами, запутавшимися не в нашем пространтстве. По скверам, улицам, покрашенным заборам, дверям, открывающимся только один раз, во внутрь или вверх. Листья словно изнутри так тихо - тихо светятся. Хочется смеяться, открывая прозрачно - синие глаза в другой мир. Едва - едва касающийся нашего одним облаком своего неба. Ты видишь? Видишь, это облако? А, Йеррата?
-Пойдем... Хотя нет, давай лучше побежим... - и чуть собравшись с мыслями, ни к чему добавит - Давай найдем море. "Я...Я видела море... Во сне... раньше, в детстве мне часто снились такие сны. Потом стали сниться реже.  Да и не то... А вот теперь? Но я никогда не смотрела на него, не пыталась найти в нем что - то, определяющее философию жизни. Я видела в нем себя... теперь я хочу взглянуть сквозь, туда в глубину, посмотреть как свет искривляется в своем отражении. Вот и все." Взгляд в маленькую лужицу меж камнями мостовой, как в зеркало.
"Желания разбить к черту все зеркала мира. Только чтобы запретить себе изучать свою душу, потому что я знаю, что это лишь отговорка, ложь. Меня внимательно изучают эти раскосые волчьи глаза без зрачков, меня подчиняет не он, нет, его ненависть или его желание выйти наружу. Может быть, я одна знаю, как на самом деле мечты становятся реальностью. Когда веревки, удерживающие какое-нибудь всемирное зло над пропастью режут запястья мне, я растираю их холодными пальцами и понимаю, насколько часто я вижу эти проклятые глаза, как на моем лице единой костью застывает античная маска и за бледным ангелом хлопает западная калитка.
Здесь для меня нет времени, но где - то в горах маятник уже год отбивает двенадцать ударов, двенадцать секунд для того чтобы заметить то волшебное в этом мире, что видишь ты... чтобы заглянуть утром в зеркало над ванной и видеть там не свое отражение, а только весь мир. Часы пробьют для всех, для каждого демона те же двенадцать ударов, что и для нас, и тогда я услышу шелест листвы и, может быть, ты скажешь, что горизонт закрыт только моей тенью. Наверное, у ангелов нет тени."